Очертания некоторых фигур, снующих по палубе, то возникают, как будто бы из ниоткуда, то ныряют снова в никуда. Влага, витающая вокруг, облепляет тут же кожу,  проникает под одежду, отяжеляя и одаривая липким холодом. Птица на плече капитана встряхивает крыльями, переступает на руку мага, вертит одноглазой головой. Может, она что-то чувствует?

- Послушай, - мужчина приваливает Керка спиной к стенке рубки, - до сего момента всё шло как по маслу. Ты же можешь это исправить?

Он всматривается в лицо своего пассажира. Кажется, маг стал выглядеть ещё хуже. В принципе, капитану глубоко плевать, что там за секреты изнуряющей диеты и такого нездорового макияжа у его работодателя. Главное, чтобы он не склеил ласты до того, как расплатится окончательно. А признаков болезни, или какой-то чуть ли не смертельной усталости в этом лице напротив, становилось всё больше.

- Можешь исправить? – снова повторил капитан и нахмурился, -с тобой порядок?

Влага окутывала, обнимала, ласкала, словно мать дитя, прохладно целовала лицо мага. Керк глубоко вдохнул, прикрыл глаза, чуть отпуская себя и расслабляясь. Позволяя пару тройку минут ослабить контроль за ситуацией. Мог ли он что то сделать с тем. что происходило вокруг корабля?
Странный вопрос. Естественно, как и наложил туман, так же в состоянии был его и рассеять. Но стоило ли об этом знать капитану? Нет. Команде? Тем более, нет. И только белая птица, топтавшаяся по плечу и лежащей на нём руке, беспокойно поглядывала единственным глазом вокруг, словно чуяла подвох.

- Порядок, - выдохнул Керк, - не беспокойся.
Он огляделся, щурясь в ожидании, чувствуя, что цель так близка, как никогда. Это  странное биение, которое ощущаешь в таких местах, словно монотонный стук сердца огромного живого существа, приглушённый и такой соблазнительно зовущий.
Вчера вечером, как только село солнце, Керк услышал, впрочем, нет, скорее почуял, тонкое нити подобное биение. И ухватился, подчиняя себе силу ближайших волн, напуская липкий слепящий туман вокруг судна. Если бы команда догадалась спустить лодку и отчалить от корабля на расстояние не больше трёх вёсел, то в удивлении обнаружила бы белёсый клубок, неестественно охватывающий только его.
Керку не нужны  лишние глаза и вопросы. Тем более, могущая возникнуть на палубе паника, заметь вперёд смотрящий, или ещё кто, к какому месту Они приближаются. Это отнимало много сил, которых и так почти не осталось.
Поясной мешочек из тонкой кожи, набитый доверху в порту, теперь, словно сдувшись, сиротливо жался к бедру. Маг ждал. Ждал, и сердце в унисон билось с тем, странным, звучащим уже настолько отчётливо, что ему не нужен был даже обзор, чтобы направить корабль, ровно в узкий канал рифовой подковы…

Двенадцать. Два дня назад ему исполнилось ровно двенадцать. Это не был тот день рождения, который ждёшь с нетерпением. Ни место, ни обстоятельства не были праздничными. Три дня назад он заблудился.

Мать сошла с повозки, прежде чем они достигли конечной остановки. Белинда выглядела измученной, словно внутри её подтачивал червь. Она взяла его за руку и повела в сторону берёзового леса.  Там, где-то там, за берёзами пряталась избушка отшельницы. Керк молча шёл рядом, поддерживая женщину под плечи.
Белинде трудно было передвигаться. За последние восемь месяцев она прибавила в весе и заметно округлилась. Всё это давалось ей с большим трудом. Керк чувствовал, как нечто, почему то он не в силах был назвать то, что жило внутри неё ни братом ни сестрой, нечто, именно нечто, вытягивает из матери последние силы.

Знахарка, к которой посоветовали обратиться Белинде, жила  на опушке берёзового леса. Она творила настоящие чудеса. Мать, видимо, нуждалась в таком чуде. Но чуда не произошло.
Ночью, под стоны и крики Белинды и грохочущий раскатами за окном покосившейся избушки ливень, Керк жался на скамье в углу, молясь кому угодно, чтобы это всё скорее прекратилось. Старуха сначала не обращала на него никакого внимания. Суетилась, шастая из комнаты в сени и обратно, варила, месила, бормотала. Потом внезапно позвала. Строго, сухо и громко, в навалившейся, как медведь шатун, тишине.

- Мам? – голос дрожит, предательски дрожит и перед глазами пелена.

Керк смахивает рукавом то, что мешает смотреть. И смотрит во все глаза.

- Мам?
То, что лежит на постели нельзя назвать его матерью. Она не такая. Подросток переводит взгляд на кровавые тряпки на полу. Выдыхает, сжимает челюсти. Смотрит на старуху не моргая.

- Оно где? – вдруг спрашивает и щурится.
Знахарка качает головой, указывает пальцем на безмолвный свёрток на той же кровати.

- Послушай,- начинает она и протягивает к нему  сухую тонкую руку.
Но Керк не слушает. Он не может больше слушать и слышать не может, потому что внутри бьётся безмолвный крик.  И пусть никто не слышит его, но он оглох от звука. Подросток срывается с места. Глухо хлопает дверь. А слёз нет. Керк бежит в грохочущую ночь. Ветки хлёстко и мокро бьют по лицу, ногам, бокам. Ливень глушит рыдания, а молния путает следы.

Утром из леса на болотные кочки наплывает липкий туман. Он окутывает спящую фигурку, нашёптывает ему непонятным языком о том, как славно остаться здесь под молочным покровом. И подросток почти соглашается, плывя в волнах белого сна. Громко кричит выпь, разрывая колдовскую сказку и возвращая в явь.
Керк вскакивает, оглядывается. Один. Волной поднимаются слёзы, но он душит их.
Шёпот пухлого тумана слабеет, но не уходит. Уговаривает. Нет, Керк не в том состоянии, когда с ним можно договориться. Боль сменяется злостью.

- Не возьмешь! – шепчет сквозь зубы, озираясь.
Понимание, что заблудился, приходит через несколько часов. И всё это время туман говорит с ним, ползёт, цепляя за ноги и приникая к тёплой коже, словно хочет забрать, ставшего этой ночью  в единый миг одиноким. Керк борется. Керк сопротивляется. Керк обороняется. Пока, вдруг, не приходит понимание того, что проще договорится.
И тогда подросток открывается этому белому чудовищу, впускает внутрь, проникая и в его тайны тоже. Отдаётся и забирает, так, как будто бы всю жизнь знал, как это следует делать. Пусть это будет ему подарок, подарок на день рождение. Такой горький день рождения, если он вообще выберется отсюда когда-нибудь живым….

- Порядок? – с сомнением переспрашивает капитан.
И в это время всё летит в тартарары. Резкий удар сотрясает судно, со всего маху налетевшее на рифы. Команда ещё не в курсе происходящего, только Керк, растянувшийся рядом с капитаном на палубе, знает причину. Десятки ног проносятся мимо к тому борту, который смяла рифовая подкова. Капитан чертыхается, бросает пассажира, и бежит туда же, на ходу раздавая указания.
Пусть, он больше не нужен магу. Так же, как и туман. И только Кудлатый, усевшись на тонкую рейку, торчащую из стены рубки, внимательно смотрит на мага одним своим целым глазом.

- Ну, что, Кудлатый, - выдыхает Керк, отпуская контроль над млечным маревом вокруг, которое тут же размывается лёгким ветром, - потанцуем?

Лучи солнца, прорываются сквозь тающий туман, бьют по глазам, бликами по мелкой дрожи воды и шипящим водоворотам по тому борту, который вцепился в риф. Пробоина огромна. Это маг понимает и по тому, как начинает крениться судно и как панически ведёт себя команда, которая, в связи с неординарностью ситуации ещё не осознала, где находится. Корабль не спасти.
Это, в первую очередь, знает Керк. Есть ещё один, кто совершенно точно осознаёт, что судно медленно, впрочем, не так уж и медленно, но верно идёт ко дну. Это не капитан, ни боцман, и даже ни юнга. Это белая одноглазая птица, которая слетает с рейки  и садится на плече, поднявшемуся с палубы магу.

- Гоооооррррре, гооооррррре, - выдаёт Кудлатый на ухо Керку.
- Такова жизнь,- констатирует факт маг, и наконец, слышит долгожданный возглас одного из находящихся наверху:

- «Адова впадина», капитан! Это «Адова впадина», я знаю!
- «Адова впадина», - удовлетворённо произносит маг, и направляется к готовящейся к высадке на воду шлюпке.

- Это он, всё он!
Керк чувствует, как волна ненависти и страха накатывает на него со всех сторон. Удивляется, что так быстро установили причину несчастья. Впрочем, мозг человека в стрессовой ситуации способен мыслить чётче. Или наоборот. Те, у кого это происходит наоборот, толкаются около шлюпок, раскидывая друг друга в
накрывшей  сознанием катастрофы, да ещё в таком месте, волны паники.

- Убью!
Возглас капитана тонет в новом оглушающем треске, и палуба уходит из-под ног. Керк, цепляется за борт шлюпки, срывается, оказывается в воде, отплывает подальше, ищет ногой твёрдую поверхность рифа.

Обломок киля крепко лежит на неширокой поверхности, остальное быстро уходит под воду, затягивая с собой и успевшие оказаться в воде спасательные шлюпки и упавших, после разлома. Несколько голов рассеиваются по океану, пытаясь доплыть до рифа, но маг успевает первым.
Мокрая одежда тянет вниз, сапоги, гвоздят к земле не хуже плотника, прибивающего столешницу к ножкам. Керк выпрямляется, сдёргивает с пояса кожаный мешочек, он насквозь промок, и слипшиеся стенки обволакивают пару тройку мелких круглых предметов внутри. Жемчуг?
Никому из оставшихся в живых не дано это узнать.

Медленно маг выдыхает, щурясь на жарящем солнце и слушая крики. Пальцы одной руки погружаются в кожаную пустоту, другую он протягивает вперёд. Керк чётко видит своих жертв. И первыми выбирает тех, кто ближе всего к нему. Это не боевая магия, не магия обороны, не спасение утопающих. Иссушение – то, чему он научился, принеся себя в жертву на два года прихотям стареющей и скучающей дамы. Иссушение – оно того стоит.

Тонкой серебряно искрящейся взвесью полоской стремиться к пальцам мага поток жизненных сил, вытягивая из указанных жертв всю влагу, унося с ней и жизнь и консервируя в наполняющих мешочек круглых капсулах. Вскоре на поверхности воды не остаётся ничего, кроме нескольких пятен мелкой плёночной
пыли. Керк не жадничает. Богу – богово, а Кесарю кесарево. Маг не претендует на то, что взяла себе Впадина, он собирает с поверхности «сливки».
И только Кудлатый кружит в воздухе, под солнечными лучами, время от времени, поглядывая на стоящую в полный рост на рифе одинокую фигуру, к которой, с поверхности тонкими нитями тянутся серебристые потоки.

- Гоооррррррре, горрррррре, - выкрикивает птица, ожидающе паря над ним….

- Да ты сумасшедший! – в разрез со смыслом своих слов, Рони лихо лупит Кека по плечу, смеётся, - она не берёт учеников…- усмехается и тычет пальцем ему в пах, - с яйцами.

Рони весело. Весна, солнце светит по-особому, птицы гомонят и купаются в талых лужах, с высоких крыш потоком льётся вода, и деревья приосанились, наливаясь соком. Хочется бегать и кричать, просто кричать от счастья, переполняющего изнутри, как малое дитя. Паренёк несолидно подпрыгивает, оббегая Керка кругами, пока они идут по главной улице к мощёной красным камнем площади, где через полчаса начнётся веселье в честь «Нового круга», так каждый год отмечается завершение и начало. Керку четырнадцать и над губой уже начали пробиваться первые тонкие волоски. Он один из первых в классе
приютской школы огромного города Шторварда. Он один из трёх в этом году, избранных себе в ученики бургомистром и по совместительству одним из семи
«Магов башенного кольца». Это такая честь, что даже Рони, лучший друг, завидует по-чёрному. Но они всё равно вместе.

Керк улыбается. Не солидно прыгать и он только взглядом одобряет плещущиеся через край эмоции друга.

- А без? – Керк выхватывает глазами стайку голубей, вспорхнувшую с ближайшей крыши.

- Ты что их  отрежешь?– Рони громко смеётся.

- Зачем они мне, если мешают получить то, что необходимо…- Керк задумчив.

Он не решил, конечно, стоят ли те знания таких жертв,  но он точно знает, чего хочет. Он настойчив. Он добьётся. И Рони, всматривается в глаза друга, застывает на мгновение. Лицо делается серьёзным.

- Что, правда?
Беспокойство в голосе друга быстро сменяется весёлыми нотками. Он не верит. Грозит насмешливо пальцем.